ИВАНОВ ДЕНЬ

Глубокая ночь. Вскрикивает Глаша – ей снится огромная змея в зарослях папоротника. Агата во сне блаженно улыбается: они с мамой купаются в озере, резвятся в глубине как два дельфина, забыв про буйки и прочие ограничения. Огонек спит крепче всех, без сновидений. Но именно она просыпается первой – от света, неяркого, призрачного света, который, тем не менее, пробивается сквозь скованные сном веки и заставляет широко открыть глаза. Зеленоватое сияние исходит из неплотно прикрытого платьевого шкафа, куда Агния положила после возращения из похода рюкзак.

Второй "выныривает" из своего сна Агата, разбуженная тихой, чуть слышной музыкой, проникающей в комнату через открытое окно. Странные звуки… Даже самый знающий музыковед не смог бы назвать инструмент, порождающий их. Впрочем, может быть, это пение? Но кто способен петь так нежно, сладко и безнадежно?

А Глашу разбудил аромат. Сначала ей приснилось, что Огонек прыснула в змею своими французскими духами. Но тут же Глаша проснулась и поняла, что запах – легкий, но опьяняющий, завораживающий и прекрасный – совершенно реален.

Теперь каждая из трех видела свет, вдыхала аромат и слышала музыку. И каждая знала, что надо делать. Огонек подошла к шкафу, достала рюкзак и осторожно вытащила зеленовато–золотистые светящиеся пряди. Агата распахнула окно. Глаша первая вылезла из него и помогла спуститься Агате и низенькой Агнии. Им не пришло в голову посмотреть в сторону будки спасателей – девочки чувствовали, что нынешняя ночь – только для них, что только они видят призрачный свет, слышат музыку и вдыхают аромат. Подружки пошли к озеру – три смешные фигурки в ночных рубашках, со светящейся гривой волос в руках Огонька.

Ночь была чудесной, колдовской. Темной там, откуда они шли, и светлой над озером. Девочки приблизились к самой кромке воды, озеро уже касалось их босых ног. И вот из глубины стали возникать чудесные, прекрасно-совершенные тела мавок. Их лица были полны неземной прелести, длинные золотисто-зеленые волосы окутывали фигуры русалок живыми светящимися плащами. Мавки подплыли близко-близко и стали напротив девочек по пояс в темной воде. Их было пятеро – похожих друг на друга как сестры-близнецы. Мавки пели, и постепенно песня без слов становилась призывно-тревожной. Вот к берегу приблизились еще три фигуры: две русалки помогали плыть третьей. Лицо последней было бледнее остальных, глаза закрыты, на голове – венок из водорослей, а волосы – не золотистые и не зеленые, а блекло-русые – еле-еле достигают плеч. Она молчала. Казалось, мавка умирает – если вообще русалки могут умереть.

Огонек, словно повинуясь слышному только ей призыву, пошла в воду – как была, в ночной рубашке, с волосами в руках. Вот вода уже по пояс Огоньку. Какой-то метр отделяет девочку от мавок. Она кладет зеленую массу волос на воду. Мгновение, и волосы уже у головки бледной мавки. Русалка ныряет, волосы тоже уходят под воду. Еще один миг, и мавка появляется на поверхности воды. Волосы окутывают ее с головы до пят сверкающей золотисто-зеленой мантией, огромные глаза широко открыты, она поет чудесную, торжественно-благодарную песню без слов.

Мавка подплывает к Огоньку и встает рядом с ней. Русалка на две головы выше Агнии. Она говорит, и в голосе ее звучат журчание воды и шорох волны, бьющейся о прибрежный песок:

– Люди никогда не помогали мавкам. Мавки никогда не нуждались в помощи людей. Вы вернули мне то, что вы называете жизнью. Что вы хотите взамен?

– Мы ищем пропавшего мальчика. Мы знаем, что вы не позволили Бабе-яге провезти его по озеру. Но мы прочитали в избушке, что он все же в озере купался. Он утонул? – заговорила Огонек напряженно дрожащим голоском.

– Он жив. Его нет и не было в озере. Купался? Нет. Ищите другое слово. Озеро вам его подскажет. Имя озера. Слово, написанное Сергеем. Больше ничего не могу вам сказать. Прощайте, – мавка повернулась спиной к девочкам, еще минута – и она скроется в таинственной глубине озера.

– Вы утопились от любви? – вдруг выпалила неожиданно для себя Глаша.

Мавка изумленно посмотрела на нее, а потом засмеялась. Смех ее подхватили и остальные русалки, и девчонкам только теперь стало понятно, почему люди боятся мавок и какой смех называют "русалочьим".

– Не будьте такими легковерными, – отсмеявшись, сказала мавка, – мы никогда не были людьми. Нет среди нас ни некрещеных младенцев, ни влюбленных утопленниц. Мы не рождаемся и не умираем. Мы появились здесь вместе с озером. И вместе с ним исчезнем.

– Но вы сказали, что мы вернули вам жизнь вместе с волосами! – возразила любящая точность Агата.

– Нет. Я сказала – вы вернули мне то, что люди называют жизнью. Те, кому нужен ваш мальчик, отняли у меня волосы обманом и силой, в наказание. А в волосах – наша сила. От моего бессилия стали бы слабеть мы все, а значит – ослабело бы озеро. Обмелело, превратилось бы в болото, исчезло. И с ним вместе исчезли бы мы. Это не смерть. Это – исчезновение, – холодно-спокойно сказала мавка.

– А людей вы правда щекочите? И просите у них гребень? – спросила расхрабрившаяся Глаша.

– Сказки. Мы просто не подпускаем людей близко. Но для этого нам вовсе не обязательно их щекотать.

Больше девчонкам не хотелось задавать вопросов. Они стояли на берегу до тех пор, пока мавки не скрылись в глубине. Теперь не слышно было музыки, только со стороны болота доносился скрипучий крик какой-то птицы. Исчез аромат. И не стало призрачного света. Лишь в бархатисто-черном небе сияла полная луна, мерцали точками звездочки, отражались в озере фонари причала и будки спасателей.

В молчании вернулись в комнату озябшие подружки, уселись, закутавшись в одеяла, на кроватях. Молчание прервала Агата:

– Это было так чудесно. Я никогда не забуду…

– И я, – откликнулась Огонек.

– И я, – Глаша помолчала, а потом добавила, – а все–таки волосы у них скорее золотые, чем зеленые.

– Господи, ну причем тут цвет их волос, – к Огоньку, наконец, вернулась ее энергичность и сыщицкий азарт. – Лучше давайте подумаем, где нам теперь искать Сергея. Что там мавка говорила?

– Что мы должны связать воедино озеро и то, что написал Сергей, – напомнила Глаша.

– Так мы же связали! – возмутилась Огонек. – "Купал…" – значит купался! Где купался? Ну, не в бассейн же его Кэш с Бабой–ягой затащили!

– Нет, девочки, мы неправильно, по-моему, поняли мавок, – задумчиво произнесла Агата.

– А как их понимать? Как? – горячилась Агния.

– Мавка сказала, что мы должны подумать не об озере, то есть не о самом озере. А об имени, то есть названии озера. И связать это название с тем, что написал Сергей в избушке.

– Агата, не издевайся, выкладывай все! Я же вижу, что ты догадалась! – взмолилась Огонек.

– Озеро называется "Ивановым". В избушке Сергей написал "Купал…". С большой буквы, между прочим…

– Я тоже знаю, – вдруг завопила Глаша, – Иван Купала! 24 июня! День моего рождения!

– Какой Иван? Мне-то кто-нибудь что-нибудь объяснит? Я ничего не понимаю! – Огонек даже стукнула кулаком по подушке.

– А ведь бабка Агафья права – ничего мы о себе не помним, все забыли, – медленно и слегка укоризненно прошептала Агата, – ты, Огонек, небось и про Хеллоуин все знаешь, и про День святого Валентина. А про Ивана Купалу впервые слышишь…

– Я лекции слушать не собираюсь. Спокойной ночи! – обиженная Огонек плюхнулась в постель и с головой укрылась одеялом.

– Ну прости, я не хотела тебя обидеть, – Агата присела на кровать Агнии и ласково потрепала подружку по плечу, – считай, что я саму себя укоряю. Я про историю Франции, к примеру, знаю больше, чем про историю Руси. Мифы Древней Греции часами могу пересказывать, а о русских повериях почти ничего не слышала. Так, отрывочные сведения.

– Я, кстати, тоже, – подала голос огорченная ссорой подружек Глаша, – просто у меня бабушка, папина мама, в деревне живет, под Екатеринбургом. Она мне говорила, что я в Иванов день родилась. И еще что-то рассказывала… Вроде венки в этот день плести надо… Или через костер прыгать… Только я вполуха ее слушала…

– А я про Ивана Купалу из книг узнала. У Гоголя, в "Вечерах на хуторе близ Диканьки" какой-то жуткий рассказ есть… – объяснила Агата.

– Стойте! – Огонек, забыв про обиды, вскочила с кровати и стала судорожно рыться в тумбочке. Она достала стопку бумаги, пробежала глазами лист-другой, и радостно воскликнула, – вот! "Мареной называли чучело (куклу, дерево, ветку), сжигаемое, разрываемое или потопляемое во время праздников проводов зимы, а также в ночь на Иванов день. Такая фигура могла воплощать уходящий отрезок времени – зиму (смерть), весну – или божество, связанное с плодородием, растительностью, соотносимое также с русалками и ведьмами". Все правильно! Все указывает на этот самый Ивановский день!

– Иванов, Огонек, Иванов день, – осторожно поправила подругу Агата. – И еще. Помните, бабка Агафья говорила: "Все здесь неспроста! И имена ваши… И пора канунная". Вот что значит – "пора канунная"! Канун Иванова дня, понимаете!

– То есть Сергей нужен Бабе–яге и Кэшу для чего-то, что он должен сделать 24 июня? – сказала Глаша.

– Да. Вот только для чего? – Агата вопросительно посмотрела на подружек.

– Девчонки, завтра примемся за дело! Я посмотрю все об Ивановом дне в Интернете. Ты, Агата, в библиотеке изучаешь Гоголя и всех, кто про Ивана Купалу писал. Ты, Глаша, пока свободна, – бойко распорядилась Агния.

– Есть, господин начальник! – Агата шутливо отдала честь, обрадованная тем, что Огонек уже забыла о своих обидах.



День выдался на редкость "деловым" и столь же безрезультатным. Огонька назначили дежурной по компьютерному клубу, так что вволю полазить по Интернету ей не удалось. Агату Николай Дементьевич включил в группу сценаристов – она полдня писала вместе с другими "коллегами" историческую пьесу об Анне Австрийской, Людовике XIY и т.д. и т.п. Глаша по поручению Ядвиги Станиславовны отбирала в костюмерной лагеря наряды к празднику Нептуна. После обеда раздавали всем желающим роли на этот праздник. Глашу выбрали главной русалкой – дочерью Нептуна (его будет играть Алексей) и Морской царицы (эту роль исполняла Ядвига Станиславовна). Агате досталась роль цыганки, а Огоньку – маленькой разбойницы. Потом все примеряли костюмы, договаривались о времени репетиций с руководителем театральной студии… В общем, на выяснение истории Ивана Купалы времени в этот день просто не хватило.

А вечером был праздник костров. Он традиционно проходил на так называемой "костровой поляне", хотя на самом деле это была никакая не поляна, а редкий перелесок с несколькими полянками, на которых каждый отряд устраивал свой костер. День угасал постепенно, солнце не слишком торопилось отправиться на ночлег за озеро и посылало на землю ласковые, теплые лучи. Огни костров перемигивались через невысокие деревца и кусты, дымки поднимались вверх, разнося вокруг ни с чем несравнимый запах.

Ребята пекли картошку, пели песни, танцевали, болтали. Ходили в гости – от костра к костру. Глаша сразу стала запевалой – оказалось, у нее прекрасный музыкальный слух, приятный голос, да и песен она знает множество. Огонек убежала с мальчишками к озеру – там Степка и другие деревенские ребята учили "лагерных" ловить раков. Агатка раков предпочитала в вареном виде, живых же слегка побаивалась, а потому осталась у костра.

Тут и гости из самого старшего отряда пожаловали. Один из них, пятнадцатилетний длиннющий и худющий Георгий, будущий кардинал Ришелье, пригласил Агату к костру своего отряда. Там ребята приготовили целую программу – смешные конкурсы и викторины. Агата выиграла живую лягушку в стеклянной баночке и бандану с эмблемой "Страны чудес". Пленницу-лягушку освободила, бандану одела и отправилась восвояси – может, уже пойманы и сварены раки?

От костра до костра – метров двадцать, но сделав всего несколько шагов, Агата скрылась за густыми кустами. И тут же услышала, как мужской голос совсем рядом окликнул кого-то:

– Ты здесь?

– Здесь, – так же, шепотом, отозвалась женщина.

– Ты уже знаешь, что они вернули волосы? – мужской шепот звучал тревожно.

– Знаю.

– Они обо всем догадались? – допытывался неизвестный.

– Нет. Они никак не могут знать всего. Нам не о чем волноваться. Все идет как надо, – женщина пыталась успокоить своего собеседника.

– Не все. Их по-прежнему трое, – возразил мужчина.

– Пока трое, – ответил женский голос.

– Но их имена? Это не совпадение.

– Нет. Но все будет по-нашему. Им ничего не сделать. Двоих мы уберем, и она будет нашей.

Агата, стараясь не выдать себя ни малейшим шорохом, просунула голову сквозь тяжелую листву и увидела темно-синюю куртку с надписью "Вете…", но в этот момент с другой стороны раздались шаги нескольких человек.

– Т-с-с. Кто-то идет. До дня Нептуна больше специально встречаться не будем.

Легкий шорох – и за кустом, похоже, уже никого нет. Мимо протопали ребята из младшего отряда, спугнувшие тех, кто вел такой странный разговор только что совсем рядом с Агатой. А если бы "те" увидели ее? Перепуганная Агата молнией метнулась к своему костру и со всего размаху врезалась в Крутого и Темного, тащивших от озера ведро только что пойманных раков. Вся троица повалилась, ломая хрупкие елочки, ни в чем неповинные раки разлетелись в стороны.

От неожиданности Агата завопила не своим голосом, ей вторил неожиданно тонким, почти девчоночьим визгом Темный, Крутой ругался нехорошими словами. Со всех сторон к куча мале сбегались дети и взрослые. Толстенький Валентин Иванович, зам. директора компьютерного клуба, примчавшийся одним из первых, хотел поднять Агату, но в темноте вместо Агатиной руки схватил не успевшего удрать большого рака. Рак, видимо, тоже был напуган, потому что тут же, защищаясь, вцепился в руку Валентина Ивановича.

Теперь окрестности оглашались целым квартетом – воплями Агаты, визгом Темного и руганью Крутого и Валентина Ивановича. К счастью, рак, впавший в ступор, молчал. Чуть ли не самым последним прибыл на место происшествия директор лагеря, однако и ему была уготована достойная роль на этом празднике жизни. Правая нога руководителя "Страны чудес" угодила в пустое (теперь уже) ведро из-под раков, и он рухнул на землю, как подкошенный. Правда, молча, как рак Валентина Ивановича… Да, этот праздник костров "Страна чудес" запомнит надолго!



– Агата, ну припомни, ну постарайся вспомнить, на чьи голоса они были похожи, – умоляла подругу Глаша.

– Я же вам уже сказала. Они шептались, понимаете, шептались! А при шепоте все голоса похожи.

– Значит, их все-таки двое, – подвела итог Огонек. – Мужчина – Кэш. И женщина – Баба–яга. Давайте еще раз попробуем все обдумать. Во-первых, они знают про наши попытки разыскать Сергея и про то, что мы разговаривали с мавками.

– Конечно знают, – перебила Агата, – помните змею? Это и была Баба–яга, ведь так в наших материалах про нее написано – она связана со змеями. Помните, одноногость – признак змеи?

– Во-вторых, – подключилась Глаша, – им нужна одна из нас. И им очень не нравится, что нас трое.

– И еще, в-третьих. Какое-то значение для них имеют наши имена, – продолжила Огонек.

– Кстати, не только для них. Бабка Агафья тоже про неслучайность наших имен говорила. Вы знаете что-нибудь про свои имена? Ну, что они означают, как переводятся? – поинтересовалась Агата.

– Я ничего не знаю, – покачала головой Глаша.

– И я, – откликнулась Агния.

– А мне мама что–то говорила. По-моему, Агата, она же Агафья, значит "добрая". Но я не уверена.

– Значит, завтра в Интернете я все про наши имена узнаю. Есть еще что-нибудь, что ты запомнила из подслушанного, Агата? – спросила Огонек.

– Да. Они говорили, что до дня Нептуна встречаться не будут.

– Так… Что это значит? Может, наши Кэш с Бабой на праздник нам какую-нибудь пакость преподнесут? Во всяком случае, нам надо быть настороже. И глядеть в оба.

– Ой, девочки, я от всей этой суматохи забыла самое важное! Я же видела его, то есть его спину, вернее, не спину, а куртку, точнее, часть куртки! – закричала Агата.

– Агат, тебя что, так сильно на раков уронили? Кого ты видела? Чью спину или куртку?

– Как кого?! Кэша, конечно!

Агния и Глаша переглянулись. Огонек даже встала от возмущения:

– Ты забыла нам сказать, что не только слышала, но и видела Кэша?

– Посмотрела бы я на тебя, Огонек, на моем месте. Я же русским языком объясняю – я из-за куста чуть-чуть разглядела только часть куртки Кэша. Она такая синяя, с красной надписью "Вете…", а дальше я не успела рассмотреть, их вспугнули.

– А я знаю такие куртки, – заявила Глаша, – такая есть у Ядвиги. Там написано "Ветерану "Страны чудес". Эти куртки в прошлом году, когда отмечали десятилетие лагеря, подарили всем, кто проработал здесь все десять лет. Ядвига сказала, что таких ветеранов в лагере всего несколько человек.

– Так это ж здорово, девчонки! – обрадовалась Огонек, – такой зацепки у нас еще не было. Ты, Глаша, завтра же выяснишь у Анны Степановны, кто получил ветеранские куртки в подарок! Берегись, Кэш! Мы идем по следу!