Необычайные приключения Пробиркина
в Стране химических элементов

Хозяин семьдесят второй клетки оказался блестящим белым металлом и кого-то очень напоминал Пробиркину. Он очень быстро понял, кого – достаточно только было взглянуть на циркониевый браслет, который остался у Пробиркина на запястье после посещения сороковой клеточки.

– Гафний! Ты очень похож на Цирконий! А не бывает ли гафниевых браслетов?

– Нет, браслетов из меня не делают. Никаких медицинских свойств у меня пока не обнаружено, да и тяжелее я почти в два раза, чем Цирконий. Но все же мы с Цирконием очень близки, ближе, чем какая-либо другая пара элементов в одной группе. Нет такой реакции, в которую бы вступал Цирконий и не вступал бы я, и наоборот.

Поэтому и разделить нас трудно, почти полтора века я прятался от открывателей элементов в Цирконии, и они меня в нём не замечали. Хотя искали очень старательно, ведь семьдесят вторая клетка оставалась пустующей, и Дмитрий Иванович Менделеев, как он это частенько делал, заранее подготовил для семьдесят второго элемента все "документы" – атомную массу, химические свойства. Менделеев был уверен, что семьдесят второй должен быть похож на Цирконий, и что искать его нужно в циркониевых рудах.

Но были и другие мнения, из-за чего долго существовала путаница, меня много раз открывали и "закрывали", у меня была масса других имён. Всё потому, что часть химиков сначала пошла по ложному пути, оказавшись "под гипнозом" соседней клетки с пятнадцатью Лантанидами. В эйфории заполнения этой клетки химики никак не могли остановиться и считали, что семьдесят первый элемент – лантаноид Лютеций – не последний среди лантанидов, что семьдесят второй тоже должен относиться к этому многочисленному семейству. Следовательно, и найти его пытались среди лантанидов и их руд.

Точку в споре поставила появившаяся в начале двадцатого века электронная теория строения атомов Нильса Бора. Из неё следовало, что лантанидов может быть только пятнадцать и никак не больше, это вытекало из особенностей заполнения третьего снаружи электронного слоя и максимального количества электронов на нём.

Видишь, два "кита" науки – Менделеев и Бор – век назад были уверены, что семьдесят второй элемент следует искать не среди лантанидов, а рядом с Цирконием, "редкоземельщики" же, наоборот, упорно продолжали искать его среди лантанидов. Много раз им казалось, что они нашли новый элемент с предсказанной массой атома – около 140 атомных единиц, но каждый раз это оказывалась какая-нибудь смесь ранее открытых Лантанидов.

Из-за такой путаницы реальное открытие семьдесят второго элемента затянулось, и Гафний был по-настоящему получен почти на полтора века позже, чем брат-близнец Цирконий. Наконец венгерский химик Хевеши и голландский химик Костер, пойдя по "циркониевому пути" Менделеева и Бора, стали тщательно исследовать циркониевую руду, в которой им удалось выделить новый элемент, что подтвердил и уже известный тебе, Пробиркин, спектральный анализ. Открытие состоялось в столице Дании Копенгагене, поэтому мне и было дано мое имя от древнелатинского "Гафния" – "Копенгаген", и на "карте" химических элементов одним европейцем стало больше.

Знаешь, в чём парадокс? Меня в земной коре в тысячу раз больше, чем Золота, и в 25 раз больше, чем Серебра. Золото и Серебро знакомы каждому, а Гафний могли держать в руках только его исследователи. Потому что у меня нет ни одного собственного месторождения! Я присутствую в рудах Циркония, там на каждые сто атомов Циркония приходится всего один атом Гафния. Меня очень трудно отделить от Циркония, поэтому в чистом виде я дороже Серебра.

Я высококачественный металл, коррозионностойкий, значит, не боюсь агрессивных сред. Я очень тугоплавок, температура плавления у меня около 2200^оС.

Мы с Цирконием похожи, но вот по одному вопросу занимаем совершенно противоположные позиции: пропускать или нет нейтронное излучение. Братец оказался совершенно прозрачен для нейтронов, я же, напротив, лучше всех металлов их задерживаю. Поэтому меня применяют в атомной энергетике – если нужно поглощать нейтронное излучение, без Гафния не обойтись.

А слышал ли про такие красивые искусственные драгоценные камни – фианиты, которые сверкают почти как бриллианты? Их создали учёные в Физическом институте академии наук – ФИАНе, и состоят фианиты из монокристаллов двуокиси Циркония и Гафния.

Ты уже понял, что я не медик, скорее, я физик-атомщик. Зато мой сосед Тантал – настоящий врач, более всего хирург. Не позавидую тому, кто окажется под хирургическим скальпелем и кому накладывают швы, но если уж такое случится, пациенту повезёт, если металлические нити будут изготовлены из Тантала. И после операции никаких мук, в том числе "танталовых", испытать не придётся.