ИВАНОВ ДЕНЬ

Глаша чувствовала, что роль удается ей все хуже и хуже… Девочка невпопад отвечала на вопросы Цецилии Станиславовны и Саломеи, неестественно радовалась неиссякающему потоку нарядов, духов, украшений и комплиментов. В конце концов ей пришлось сослаться на головную боль, чтобы после обеда спокойно отдохнуть в своей комнате. На самом деле Глаше было не до отдыха – она напряженно думала, пытаясь отыскать спасение.

Итак, Кэш – это Валентин Иванович. Всегда добродушный, веселый толстячок… Ядвига Станиславовна – Баба-яга. Все сходится. Даже про то, что у Бабы-яги есть сестры, говорилось в тех записях, что сделали Агата с Огоньком. Кэшу и Яге в ночь накануне Ивана Купалы нужны Сергей Корнилов и она, Глаша. Сергей, похоже, давно уже согласен помогать Кэшу во всем. Мальчишка полностью порабощен компьютером, его ничто не интересует в реальной жизни…

Глаша уже не злилась на Сергея. Она всегда старалась понять других людей, найти объяснение их поступкам, даже самым странным, или глупым, или неприятным. И, думая о Сергее Корнилове, Глаша постепенно как бы "влезала в его шкуру". И, надо заметить, не очень-то комфортно было Глаше в шкуре детдомовского мальчика.

Она представляла себе крохотного младенца, которым Сергей был тринадцать лет назад. У этого малыша не было мамы, отца, братьев или сестренок. Никто не целовал его толстенькие, в перевязочках, ножки. Никто не приходил в восторг от его первого шага, первого слова, первого зуба…

Глаша, росшая в большой многодетной семье, не могла представить себе счастливым человека, брошенного собственной матерью. И, будучи довольно равнодушна к компьютерам, она понимала, что для Сергея, именно для Серегея, компьютер мог заменять весь остальной мир. И – более того – реальный мир явно проигрывал виртуальной реальности.

Но если рассуждения и выводы Глаши правильны, значит, она лишилась единственного возможного союзника и приобрела еще одного врага. Причем сама же этому новому врагу полностью открылась. Впрочем, далеко не все в поведении Сергея Корнилова укладывалось в схему, нарисованную Глашиным воображением. Если он полностью на стороне Кэша и Яги-Ядвиги, то почему не выдал Глашу? Не позвал Цецилию и Саломею? И еще, было что-то еще странное в поведении Сергея. Но Глаша никак не могла это "еще" вспомнить… А времени оставалось так мало.

Встревоженные Глашиной головной болью, сестры Ядвиги освободили ее от послеобеденных занятий. Глаша валялась на диване со вторым томом "Гарри Поттера", уже не раз читанным и перечитанным. Дойдя до появления на стене угрожающих надписей, Глаша резко отложила книгу. Надписи! Если Глаша правильно поняла все то, что случилось с Сергеем, он ни о ком и ни о чем на свете не жалеет, никого не любит. Он, Сергей, благодарен Валентину Ивановичу за возможность жить в виртуальной реальности и потому согласен сделать в ночь Ивана Купалы все, что Кэш потребует. Но тогда зачем Сергей оставил надписи на стене избушки? Зачем? Просто так, от нечего делать? Маловероятно.

Глаша представила, как Сергей уходит из лагеря, имитируя собственную смерть, как Валентин Иванович или Ядвига ведут его через Комарово болото, через Нечистый лес. Во время пути, наверное, Сергей узнал, что ему предстоит выполнить некое задание в ночь Ивана Купалы. А потом они пришли в избушку и, скорее всего, сразу же спустились в подземное убежище. Выходит, в избушке Сергей находился совсем недолго. И все же он успел нацарапать на стене свое имя и слова "Иван Купала". От нечего делать так не поступают!

Значит, Сергей надеялся, что кто-то увидит эту надпись. И кому-то будет небезразлична его, Сергея, судьба. Следовательно, не так уж ему наплевать на весь мир! Осталось еще в душе Сергея место и для надежды, и для веры, и для любви. Значит, не все еще потеряно! Еще можно достучаться до души Сергея, разбудить его от "компьютерного сна"! Глаша вдруг вспомнила, что недавно читала маленьким Агаше и Агафончику сказки Андерсена. В "Снежной королеве" Герде удалось растопить лед в сердце Кая, и Глаша подумала, что нечто подобное предстоит сегодня ночью совершить ей.

Вечером Глаша привычно сделала "куклу" и уложила ее в постель, спряталась за игрушками у бассейна, посмотрела, как Цецилия заперла спальню и, выждав достаточное время, спустилась на люке лифта в подвал. В компьютерном зале все было так же, как и накануне ночью: мерцающие экраны компьютеров, худенький мальчишка, ловкие пальцы на клавиатуре. Но Глаше показалось, что Сергей сразу же заметил ее появление, однако очень старался это скрыть. Девочка подошла к Сергею и развернула вращающееся кресло так, чтобы видеть лицо мальчика.

– Избушка, избушка, встань к лесу задом, а ко мне – передом, – пошутила Глаша, хотя ей сейчас было вовсе не до шуток. Темно-серые глаза Сергея оказались совсем близко и Глаше почудилось, что в них мелькнула радость. Но мальчик тут же отвел глаза в сторону, попытался вернуть кресло в прежнее положение, а когда это сделать не удалось, грубо пробурчал:

– Зачем опять заявилась? Я сейчас позову Цецилию и Саломею!

– Не позовешь, – возразила Глаша, – ты не позовешь ни Цецилию, ни Саломею.

– Откуда такая уверенность? – ядовито поинтересовался Сергей.

– Ты не поступишь так по-свински. Мы на твои поиски столько сил потратила, что ты просто не имеешь права вести себя как свинья.

– Странная логика, – усмехнулся Сергей, – я же не просил вас искать меня. Да и вообще – вы же просто так развлекались. В крутых детективов играли. А на меня вам наплевать.

– Наплевать? – возмутилась Глаша. – Да если бы нам было наплевать, разве бы мы во все это ввязались!

И Глаша начала опять рассказывать то, о чем говорила Сергею в прошлую ночь. Но теперь она не просто перечисляла события, а пыталась сделать так, чтобы ее единственный слушатель почувствовал то, что чувствовали она, Агата, Огонек. Чтобы он, Сергей, осознал, как страшно им было идти навстречу неведомому, и как желание спасти незнакомого им мальчишку помогало пересилить этот страх. Глаша ничего не утаила, даже того, как глупо она попалась в ловушку, приготовленную Ягой и Кэшем.

Девочка признавалась в собственных тщеславии и глупости, раскаивалась в легковерии. Незаметно для себя Глаша рассказала Сергею о своей сеьме – о работящем, много знающем, веселом папе, о "взрывной", но отходчивой маме, о сестричках, к каждой их которых нужен особый подход, о любимце всей семьи Агафончике, о беспородном Лучике и даже о щегле Петьке. Потом Глаша подумала, что глупо и жестоко рассказывать о собственном счастливом семействе детдомовскому мальчику, и замолчала на полуслове. Но Сергея, похоже, Глашин рассказ не раздражал и не обижал. Мальчик первый прервал молчание:

– Зачем ты все это рассказывала? Я никому не нужен и никто не нужен мне, – без особого энтузиазма, заученно-упрямо выговорил Сергей.

– Ты врешь, – устало сказала Глаша. – Ты врешь, и сам знаешь, что врешь. И я знаю, что ты врешь. Если бы ты не был нам нужен, мы не потратили бы столько сил на твои поиски. А если бы никто не был нужен тебе, ты не написал бы про Ивана Купалу в избушке. И не оставил бы дискету в ящике стола в компьютерном клубе.

Про дискету Глаша сказала наугад, но, видимо, попала в точку. Бледное лицо Сергея залилось краской. Он отвел глаза в сторону, помолчал, потом снова посмотрел на Глашу, смущенно улыбнулся и сказал так, как будто они все уже обсудили и обо всем договорились:

– Нужно бежать сегодня же.

Глаша, боясь поверить в собственную победу и спугнуть удачу, только кивнула. Сергей встал, взял Глашу за руку и вывел из комнаты. В зале, куда можно было попасть из лифта, мальчик уверенно открыл одну из дверей. За дверью, в темноте, виднелся какой-то хлам и пахло сыростью. Сергей остановился на пороге и негромко позвал: "Евграф! Евграф!". В комнате кто-то завозился, что-то стукнуло, зашуршало, и на пороге появилось такое странное существо, что Глаша вскрикнула от удивления и испуга. Перед нею стояло нечто маленькое – макушка не выше Глашиного колена, все заросшее шерстью, но на двух ногах, в лаптях, синих штанах и малиновой в крупный горох рубахе. Нечто, увидев Глашу, застеснялось, почесало мохнатой ручкой косматую голову, попыхтело, переступило ножками и вдруг произнесло мурлыкающим голоском: "Вечер добрый, Аглая Андреевна!" Глаша опять вскрикнула и вцепилась в руку Сергея:

– Что это? Кто это? Откуда оно меня знает?

Существо обиженно фыркнуло и замурлыкало опять:

– Это почему же "оно"? У нас имя есть. Евграфом нас кличут. Мы не "оно", домовые мы, хозяева дома, значит.

– Извините, – смутилась Глаша.

– Ну и ладно, – милостиво промолвил Евграф и смешно взмахнул коротенькими ручками, – а имя твое мне известно, потому как я всему дому хозяин и все здесь знаю. А то, что дом мой враги захватили, темные, нечистые, да в подвал меня загнали, в том моей вины нет!

При последних словах Евграф жалобно всхлипнул и из его глаз полились необычайно крупные слезы. Жалостливая Глаша присела на корточки и, не задумываясь о том, хорошо ли так обращаться с хозяином дома, обняла мохнатого малыша, погладила его большую голову, вытерла круглые черные глазки. Сергей скороговоркой объяснил, что когда-то, лет сто назад, в лесной избушке была охотничья зимовка. Евграф, местный домовой, жил-поживал в ней в полном довольстве, следя за порядком и попугивая охотничков загадочными шорохами, передвижениями предметов и прочими домовиными шуточками.

Но потом на зимовку положила глаз Баба-яга. Охотников от избушки отвадила, домового тоже хотела прогнать. Однако упрямый Евграф из дома не ушел, лишь перебрался в подвал. Лет десять назад Яга и Кощей (а именно он, как теперь поняла Глаша, называл себя Кэшем и жил среди людей под именем Валентина Ивановича) сделали под лесной избушкой подземный бункер. Верный Евграф опять нашел себе местечко в самом нижнем этаже, упрямо не желая расстаться с домом, который считал своей родиной и вотчиной. Вскоре после появления в доме Сергея Евграф показался ему и подружился со странным мальчиком, днями и ночами просиживающим перед стеклянными ящиками. Домовой каким-то образом знал обо всем, что происходит в доме, поэтому и не удивился Глашиному появлению на пороге собственного жилища.

…Наконец, Евграф совсем успокоился, засмущавшись, освободился из Глашиных объятий, снова стал до невозможности важным.

– Евграф, помоги нам бежать, – попросил Сергей.

– Бежать, однако, придется, – хозяин дома величественно кивнул головой, – идем, однако.

Домовой, а за ним и ребята, вошли в каморку. Евграф долго возился, отодвигая рухлядь от стены. За старыми вещами, оказывается, скрывалась еще одна дверь. Домовой отодвинул задвижку и распахнул дверь, освещая открывшийся проход зажженной свечой. Впрочем, "проходом" то, что находилось за дверью, можно было назвать с большой натяжкой.

– Мы должны ползти по этому лазу? – ужаснулась Глаша.

– Извиняйте, другого выхода нет, – несколько обиженно ответил Евграф и спокойно (хорошо иногда малышам!) вошел в отверстие. За ним полез Сергей, а последней – Глаша. Евграф сообщил, что теперь, за стенами дома, он не будет чувствовать, что творится внутри, а потому нужно поторапливаться, пока нет погони.

Лезть оказалось ужасно трудно, потому что узкий лаз явно шел вверх, на поверхность земли. Глаше было тяжело, душно, саднили коленки (благо она одела джинсы!) и локти. Глаза, нос и уши засыпало землей. Впрочем, глаза вполне можно было держать закрытыми – свеча Евграфа давно погасла. Похоже, они ползли уже несколько часов! Глаша раз пять растягивалась без сил, но потом брала себя в руки и опять начинала карабкаться по казавшемуся бесконечным лазу.



И вдруг все кончилось. Перед Глашей забрезжил свет, и она вывалилась вслед за Евграфом и Сергеем в густую траву. Слабо освещающая лес луна после кромешной тьмы подземелья казалась мощнейшим прожектором. Глаша увидела перепачканных с ног до головы Евграфа и Сергея и машинально попыталась отряхнуться.

– Идите сюда, – скомандовал домовой и вывел ребят к ручью. Глаша и Сергей стали жадно пить, умываться, опустили в холодную воду стертые до крови ладони.

– Таперича будете идти по ручью. Так и дорогу не потеряете, и погоню легче со следа собьете, – посоветовал домовой, – дойдете до озера, повернете налево. У Комарова болота ухо востро держите, срежьте палки, по кочкам прыгайте, лешего сторожитесь. Прощевайте пока.

– Евграф, пошли с нами! – позвала Глаша.

– Нет. Я свой дом не брошу, – покачал мохнатой головой домовой и протянул девочке ручку, – бывайте здоровы.

После душного лаза прогулка по ручью радовала. Босые ноги ступали по песку, илу и мягким водорослям, вода доставала почти до колен, грудь наполнялась свежим лесным воздухом. Даже кровососы-комары не могли испортить настроения. Ночь подходила к концу, и ребята торопились побыстрее дойти до озера. Один раз Глашу напугал шум в лесу. Ей показалось, будто кто-то большой шел рядом с ними, невидимый за густой порослью кустов. Девочка окликнула Сергея, который брел впереди, и они замерли, прислушиваясь. В кустах что-то завозилось, и ребята услышали удаляющиеся шаги.

– Сергей, мне страшно! – жалобно прошептала Глаша.

– Не бойся, – стараясь говорить уверенно, сказал Сергей, – это просто какой-нибудь зверь хотел попить из ручья, а мы его спугнули.

Дальше шли без приключений. Небо заметно посветлело, налилось розовой зарей. Вот лес стал редеть и впереди, в неверном утреннем свете, блеснуло озеро.

– Держись, Глаша, мы дошли! – обрадовался Сергей, и ребята, чувствуя новый прилив сил, побежали вперед.

Вдруг Сергей резко остановился. Глаша с размаху натолкнулась на него и, от удара не удержавшись на ногах, плюхнулась в воду. Пытаясь встать на ноги, Глаша подняла голову и замерла от ужаса. Там, где ручей впадал в озеро, их ждали. На одном берегу ручья сидел на траве жуткого вида старик с кудлатой головой, одетый в странное серое тряпье. Рядом перебирала ножками укутанная в травы зверушка, похожая на обезьянку. Увеидев Глашино падение старик захохотал, и жуткий, нечеловеческий хохот сразу же убедил девочку в том, что перед ней – леший. Тот самый леший, которого видели на Комаровом болоте Агата с Огоньком.

– Вот они, голубчики, пожаловали, – заискивающе проговорил хозяин леса, обращаясь к стоявшей поодаль, у самого озера, Ядвиге, – я их сразу почуял! Шишигу к вам послал, а сам караулил, следом шел…

Леший бормотал, бормотал что-то, но Глаша уже не слышала и не понимала его. Девочка, словно зачарованная, не могла оторвать взгляда от Ядвиги Станиславовны. Нет, теперь ошибиться было невозможно! У озера стояла настоящая Баба-яга. А между тем внешне это была все та же высокая, стройная среброволосая зеленоглазая красавица. Но сейчас от ее фигуры веяло холодом, ненавистью, злобой. Взгляд зеленых глаз выжигал в Глашином сердце пустоту, от которой хотелось кричать и бежать куда-то… По левую и по правую руки от Ядвиги застыли, словно каменные изваяния, ее сестры. Их сходство пугало – казалось, зло, исходящее от Ядвиги, троится, множится, становится бесконечным.

Глаша почувствовала, что если сейчас же не отведет своих глаз от Ядвиги, пустота в сердце поглотит ее без остатка. Девочка заставила себя посмотреть на замолкшего, наконец, лешего, на суетящуюся шишигу, потом перевела взгляд на спину Сергея, его бессильно опущенные плечи. Между лешим с шишигой и страшной троицей Глаша заметила какие-то деревянные не то бочки, не то ящики. Наконец девочка пришла в себя настолько, что смогла подняться, подойти к Сергею и взять его за руку. Мальчик вздрогнул, словно очнулся от забытья, сжал Глашину руку и поглядел на девочку:

– Ты упала? Тебе больно?

Глаша отрицательно покачала головой и попыталась улыбнуться. Ребята мгновение смотрели в глаза друг другу. Потом Сергей повернулся к Ядвиге и сказал, тщательно выговаривая каждое слово, каждую букву:

– Мы не будем вам помогать. Мы ничего не станем делать для вас. Так и передайте Кощею.

Ядвига улыбнулась, и ее улыбка была холодной, как взгляд гадюки:

– Ты не хочешь стать компьютерным гением, вторым Биллом Гейтсом? А тебя не интересует карьера супер-модели? Вам обоим безразличны власть, богатство, слава? Хорошо. Вы сможете вернуться в свой лагерь, к мелким, жалким, смешным людишкам. Я вас не держу. Только сначала ты, Аглая, подойди вон туда, – Яга протянула изящную руку, указывая на бочки.

Глаша, предчувствуя беду, направилась к бочкам. На дне одной из них светлело какое-то пятно. Девочка подошла совсем близко, и вдруг закричала так горестно, так отчаянно, что Сергей кинулся к ней и схватил за плечи, пытаясь остановить, удержать, утешить. Оказавшаяся рядом Цецилия Станиславовна наклонилась к бочке и взяла на руки спящего сладким сном малыша в белой с голубыми слониками пижамке.

– Агафончик, это мой Агафончик! Гады, сволочи, отдайте мне моего братика! Зачем вам малыш, – билась Глаша в руках Сергея. От крика ребенок проснулся, сморщил румяное личико и зарыдал.

– Ты можешь вместе с Сергеем уйти в лагерь, – холодно проговорила Ядвига, – мы проиграем эту игру, а так называемые добрые силы выиграют. Ты будешь гордиться тем, что спасла…, ну, не знаю, что ты там спасла… Добро? Землю? Мир? Червяков, которые называют себя людьми? Все это очень дорого стоит. А я себе заберу только маленького ничтожного ребенка, твоего братца! Идите, путь свободен!

Яга посторонилась, как бы пропуская ребят к берегу озера. Глаша уже не кричала, не плакала и не билась. Она стояла, опустив тонкие руки и тоскливо смотрела на Сергея. Потом девочка заговорила тусклым, словно мертвым голосом:

– Я не могу. Я не могу уйти. Я не могу бросить Агафончика. Прости меня. Я возвращаюсь. Они поймали меня.

Сергей кивнул головой и обратился к Ядвиге:

– Если мы сделаем все, как вы хотите, вы отпустите ребенка?

– О, конечно! В день Ивана Купалы вы трое, ты, она и ее брат вернетесь к людям. Если захотите.

– Тогда мы… мы согласны, – Сергей снова взял Глашу за руку.

– Я рада, что вы приняли правильное решение, – ухмыльнулась Яга, – Цецилия повезет Агафончика, Саломея – Аглаю, а ты полетишь со мной.

Оказывается, странные бочки были ни чем иным, как ступами. Глаша в горестном оцепенении залезла в "нетрадиционный летательный аппарат", инстинктивно ухватилась руками за тонкую стенку. Саломея, легко запрыгнув следом, сделала почти незаметное движение рукой и ступа легко взмыла в воздух. Внизу остался ручей с лешим и шишигой на берегу, верхушки деревьев. Чуть впереди и выше неслись Ядвига с Сергеем, а замыкающей летела ступа Цецилии. Ступы двигались плавно и бесшумно, как кабинки колеса обозрения. Через несколько минут летучий караван плавно опустился в трубу избушки (странно, они, такие большие, свободно вошли в такое малое отверстие?). Еще несколько минут, и перед Глашей – знакомый зал, бассейн, мягкие игрушки. Девочка хотела сейчас же взять на руки брата, но ни Цецилии, ни малыша в зале не оказалось.

– Где мой брат? – спросила Глаша у Яги.

– Он будет жить в другом месте. Ты заберешь его утром в день Ивана Купалы.

– Я вам не верю, – крикнула Глаша.

– Тебе придется мне верить, – усмехнулась Ядвига. Глаша, стараясь не заплакать, отвернулась.

– Что мы должны делать? – сухо поинтересовался Сергей.

– Вы отправитесь по своим комнатам, примите душ и хорошенько выспитесь, – распорядилась Ядвига. – Сейчас – шесть часов утра 22 июня. До завтрашнего вечера вы совершенно свободны – в стенах этого дома, разумеется. Мы даже не запрещаем вам общаться. Кстати, вашего друга и помощника Евграфа здесь уже нет, ему придется теперь жить в лесу. Если леший с шишигой разрешат, – при последних словах Саломея и Цецилия засмеялись.

– А завтра вечером? Что мы должны делать завтра вечером? – Сергею нужна была полная ясность.

– О, ничего особенного! Мы полетим в одно замечательное заповедное местечко. Там ты, Сергей, найдешь цветок папоротника. А ты, Аглая, его сорвешь и отдашь мне. Вот и все. После этого ты получишь обратно своего братца и вы сможете вернуться в "Страну чудес", – сказала Ядвига.

– А лагерь… Лагерь будет существовать? – спросила Глаша.

– Конечно. Если ты думаешь, что наступит конец света, то очень ошибаешься. Не произойдет ничего страшного. Вы придумаете правдоподобное объяснение своему возвращению, а мы сделаем так, что все вам поверят. Никто не заметит никаких изменений. Но хватит вопросов! Посмотрите на себя! Вы сейчас больше похожи на нечистых, чем мы!

Глаша думала, что ни за что не сможет заснуть, что мысли об Ивановой ночи и раздирающее душу беспокойство об Агафончике лишат ее сна. Однако стоило девочке принять душ и добраться до постели, как крепкий, похожий на забытье сон немедленно охватил ее. Проснулась Глаша вечером, нашла в столовой холодное мясо, хлеб и овощи, поела и спустилась в подвал. Сергей, как всегда, сидел у компьютера, но теперь, услышав Глашины шаги, он сразу же бросил работу:

– Ты как?

– Нормально. Спала как убитая. Там в столовой есть еда, хочешь? – Глаша присела рядом с Сергеем.

– Нет, спасибо, они мне тоже поесть дали. Евграфа жалко…

– Жалко… А ты спал? – спросила Глаша.

– Спал. Потом пытался найти выход в Интернет.

– Нашел? – с надеждой спросила Глаша. Сергей отрицательно покачал головой.

– Сергей, я хочу тебя кое о чем попросить, – несколько торжественным голосом произнесла Глаша. – Только ты не удивляйся и не отказывайся сразу, ладно?

Сергей удивленно посмотрел на девочку и кивнул головой в знак согласия. Глаша вздохнула, как будто приготовилась сказать что-то очень-очень важное:

– Я хочу попросить тебя. Когда все кончится, а я знаю, что все кончится хорошо, живи с нами. С моей семьей. Я всегда была старшей сестрой и всю жизнь мечтала, чтобы у меня был старший брат. А теперь я хочу, чтобы моим старшим братом стал именно ты.

Сергей удивился так, как, наверное, никогда в жизни не удивлялся. Он густо покраснел, в смятении опустил глаза и, тщетно пытаясь скрыть волнение, резко произнес:

– Что ты придумала? Больно я нужен твоим родителям! Вас и так пятеро! И как, по-твоему, все может кончиться хорошо?

– Мои родители… Да ты просто не знаешь моих родителей! Когда мама лежала в больнице с Агашей, ей сейчас пять лет, а тогда был годик, и она сильно заболела… Там, в больнице, лежал мальчик из дома ребенка, и мои родители хотели усыновить его. Но им сказали, что тому мальчику уже подобрали приемных родителей, хороших людей, у которых нет детей. Мои родители будут тебе рады, вот увидишь! Может, тебя пугает, что нас так много? Что мы небогатые? – Глаша с тревогой заглядывала в лицо Сергея. Тот покачал головой:

– Что ты за глупости говоришь, Глаша! Но скажи, ты и вправду веришь, что все обойдется?

– Конечно! Знаешь, Сергей, я утром впала в отчаяние. А когда проснулась, то подумала, какая же я глупая, неблагодарная девчонка! Как я могла забыть о своих подругах! Ведь нас трое, понимаешь, нас – трое! У нас похожие имена, и Ядвига, то есть Яга с Кэшем боялись нас. Да, меня они поймали. Но Агата и Огонек не бросят меня! Они что-нибудь придумают! Они спасут нас, вот увидишь!

Глашины глаза лихорадочно блестели, она говорила слишком горячо, как будто хотела убедить в сказанном не только друга, но и себя. Сергей подумал: что могут сделать столь могущественным колдунам как Кощей и Яга с сестрами две маленькие девочки? Но он не стал возражать Глаше – он хотел, чтобы оставшееся до Ивановой ночи время девочка не плакала и не волновалась. И ребята, сидя в компьютерном зале, стали болтать. Об Агате и Огоньке, о школе и интернате, о компьютерных играх, фильмах и книгах. И впервые в жизни Сергею не хотелось поскорее вернуться к компьютеру…